Статьи

Уважаемые читатели! Предлагаем вашему вниманию любопытный материал из исторического цикла Ильинской больницы «Ранения героев».

< ... >Впрочем свои улучшения Котляревский приписывает не столько перемене климата, сколько чрезвычайно модной в этот период гомеопатии. < ... > Он даже спорит по этому предмету < ... >: «Доведённый лечением аллопатов до гроба и, можно сказать, приговоренный ими к смерти, бросив их и принявшись за гомеопатию — я воскрес, и, избавясь от всех страданий болезненных и истязаний аллопатических, живу новую жизнью без мучений 13 лет»

Спустившийся в ров Котляревский был немедленно ранен в ногу. Придерживая рукой окровавленное колено, он указал на стену. Солдаты двинулись вперёд, и в этот момент в генерала попали еще две пули. Одна вошла в правую часть головы, раздробила челюсть, выбила глаз, и полководец пал сражённый на гору трупов.

За несколько дней до смерти в октябре 1851 года шестидесятидевятилетний генерал от инфантерии Пётр Степанович Котляревский велел родственникам принести данный в 1826 году рескрипт императора Николая I о присвоении ему звания полного генерала и назначении командующим Кавказской армии в войне против Персии. Царь писал: «Уверен, что одного имени вашего достаточно будет, чтобы одушевить войска, предводительствуемые вами, устрашить врага, неоднократно вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, которому открыли вы первый путь подвигами вашими».

«Желал бы излить последнюю кровь на службе твоей, Всемилостивейший Государь, но совершенно расстроенное здоровье, а особенно головная рана, недавно вновь открывшаяся, не позволяя мне даже пользоваться открытым воздухом, отнимает всякую возможность явиться на поприще трудов и славы» — вынужден был разочаровать славный генерал императора.

И вот на пороге смерти Котляревский попросил наряду с монаршим указом принести особую шкатулку, которую всегда держал взаперти, никому не показывая её содержимого. В шкатулке лежало сорок костей, вынутых из его головы. Генерал указал на страшные прижизненные останки себя самого и добавил: «Вот что было причиною, что я не мог принять назначения и служить до гроба Престолу и Отечеству… Это вам останется на память обо мне».

Прижизненная смерть генерала Котляревского стала частью героического мифа Империи. Искалеченный в ходе победоносного штурма Ленкорани 31 декабря 1812 года (здесь и далее даты по юлианскому календарю), генерал всегда подчеркивал свой статус живого мертвеца. Он заказал себе особую печать: скелет между двух орденских звезд Святой Анны I степени и Святого Георгия II степени.

«Ура — Котляревский! Ты обратился в драгоценный мешок, в котором хранятся в щепы избитые, бесценные, геройские твои кости. Но ты жестокими мучениями своими и теперь продолжаешь еще служить государю с пользой, являя собой достойный подражания пример самоотвержения воина и христианина» — писал другой русский генерал-инвалид, генерал И.Н. Скобелев (дед М.Д. Скобелева), лишившийся в война левой и трех первых пальцев правой руки и все-таки ставший знаменитым писателем.

Котляревский прославился в 1812 году. Хотя он не был при Бородине, не сражался с французами и не входил в Париж, однако его слава среди современников ничуть не уступала славе героев войны с Наполеоном. Величайший из русских поэтов, заслуженно получивший прозвание «певца империи и свободы», Пушкин, посвятил в 1821 году герою такие строки в «Кавказском пленнике»:

О, Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой —
Твой путь, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена…
Ты здесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов.

В чем же состояли подвиги «генерала-метеора» Котляревского и при каких обстоятельствах он получил свои «язвы чести», с которыми в постоянных мучениях он, однако, прожил сорок лет, пережил и Пушкина и Скобелева и лишь чуть не перешагнул порог восьмого десятка?

По обстоятельствам рождения Петр Степанович Котляревский (родился в 1782 г.) вообще не должен был стать военным. Его отец имел дворянское происхождение, однако был скромным сельским священником под Харьковым, и юный Петя, приготовляясь к священническому званию, учился в духовном коллегиуме. Однако однажды на пороге его дома в лютую вьюгу оказался полковник И.П. Лазарев. Задержавшись из-за непогоды на несколько дней в гостях, военный оценил исключительные таланты мальчика и рекомендовал отцу отдать его на военную службу, что более пристало дворянину. Котляревские забыли думать об этом разговоре с проезжим военным, но однажды на пороге их дома явился вестник, сообщивший, что зачисленного в армию стараниями Лазарева фурьера Котляревского ждут на службе. Так десятилетний Петя оказался унтер-офицером Кубанского егерского корпуса.

В 1796 году при штурме Дербента в ходе Персидского похода он впервые побывал под пулями, а в 1799 году семнадцати лет от роду молодой адъютант, заведовавший перепиской своего патрона генерала Лазарева, оказался фактическим управляющим Грузинским царством. Лазарев командовал выдвинутым в Тифлис для поддержания порядка в союзном государстве полком. Тогда же на Котляревского поступила первая (но не последняя) в его жизни жалоба: русский посланник в Тифлисе доносил, что нахальный адъютант явился к пожилому грузинскому царю Георгию прямо в спальню, чтобы потребовать отчета о том, почему срывается снабжение русских войск.

Впрочем русская военная администрация в Грузии вообще вела себя довольно бесцеремонно и это стоило немалых бед. После того как в 1801 году оглашены были указы Павла I, а затем Александра I о присоединении страны к России (такое решение перед смертью принял царь Георгий), новый губернатор, грузин по происхождению, князь Цицианов, велел генералу Лазареву озаботиться высылкой членов грузинского царствующего дома в Россию. В апреле 1803 года Лазарев окружил солдатами дом вдовствующей царицы Мариам Георгиевны Цицишвили и потребовал от неё собираться в дорогу. Та начала оскорблять губернатора Цицианова, своего дальнего родственника, Лазарев схватил её за ноги и попытался стащить с тохоты, и тогда разгневанная женщина сразила его ударом кинжала в грудь. Услышавший шум адъютант Котляревский ворвался с саблей наголо и ранил царицу в голову, но та осталась жива и прожила до 1850 года, до 1811 находясь в заключении в Белгородском женском монастыре, а затем проживая в Москве.

Присоединение Грузии имело для России драматические геополитические последствия. Воспитанный католическими миссионерами грузинский царевич Александр, младший брат Георгия, начал длившуюся много десятилетий партизанскую войну против России, возмущая её соседей. Всполошилась Персия, считавшая Грузию своей сферой влияния, и началась русско-персидская война 1804—1813 гг. Персию оружием и золотом поддерживала Британия, опасавшаяся, что через Кавказ Россия мостит дорогу в Индию. Охотно поддерживали антироссийские комбинации наполеоновская Франция и Турция, с 1806 года так же вступившая против России в войну. Чтобы поддерживать новоприобретенный геополитический анклав в Закавказье, Россия вынуждена была вступить в тяжелейшую, длившуюся полвека Кавказскую войну с горцами, угрожавшими коммуникациям на Тифлис по Военно-Грузинской дороге. Так что воевать русским силам в Закавказье приходилось, почти не зная подкреплений, по формуле «сотни против тысяч».

В таких-то условиях и раскрылся в полную силу военный гений «кавказского Суворова» — Котляревского, и этим объясняется молниеносная его карьера, удивительная даже для русской армии, не чуравшейся «молодых генералов своих судеб». Большую часть своей боевой биографии он командовал егерями — они действовали в рассыпном строю, были меткими стрелками и обладали высокой инициативностью, что было особенно важно на Кавказе. Котляревский умел воевать не числом, а умением, обрушиваться противнику как снег на голову, бросаться в штыковую, он умел управлять духом своих солдат и еще больше — солдат противника, которых он умел обмануть и запугать. Осознавая низкий боевой дух персидского воинства, он умел низводить его до полного ничтожества и паники. Взятые им малым числом при ничтожных потерях крепости становились неприступны.

Первую славу и первую рану капитан Котляревский получил в декабре 1803 г. при занятии предместий Гянджи, где взбирался на стены, даже не используя лестниц. Раненного в ногу капитана подхватил рядовой егерь Иван Богатырев, но был немедленно убит пулей в сердце. С поля боя Котляревского вывел молодой граф Воронцов, который в 1814 году выиграет бой у самого Наполеона, станет губернатором Новороссии и Кавказа и навсегда останется лучшим другом Котляревского.

В июне 1805 года полковник Карягин и майор Котляревский во главе 600 солдат направились в Карабах, хан которого признал власть России (основная часть территориальных приобретений той войны состояла в принятии русского подданства азербайджанскими ханами). Однако маленький отряд наткнулся на значительные силы во главе с сыном шаха и главным персидским военачальником Аббас-Мирзой. Соотношение сил было 1:50. Укрепившись на кладбище на берегу реки, русские потеряли треть отряда убитыми и ранеными. Карягин был ранен в спину, Котляревский — в левую ногу. Особенно позорным фактом стало дезертирство поручика Лисенко вместе с группой солдат перешедшего на сторону персов. Положение отряда Карягина казалось настолько безнадежным, что число дезертиров достигло 58 человек, то есть десятой части.

Тогда-то Котляревский впервые и продемонстрировал своё изумительное военное искусство. Бросив обоз на разграбление персов, русские ночью налегке не замеченные врагом, увлекшимся разграблением лагеря, выдвинулись в сторону крепости Шах-Булах. Под командой Котляревского русские егеря с налету взяли крепость, при этом майор был ранен картечью в левую руку. Однако Шах-Булах тоже оказался ловушкой — в нем не хватало продовольствия, ели конину и траву. И тогда новый рывок — в горную крепость Мухрату, при обороне которой численность войск не имела значения. На дороге к Мухрате встретилась канава, которую не могли преодолеть пушки, и тогда четверо добровольцев создали из своих тел мост, двое даже остались живы (этот подвиг запечатлен на знаменитой картине Франца Рубо «Живой мост»). Снова под командой Котляревского (дважды раненого) крепость берётся с налету, и в ней герои благополучно дожидаются деблокирования их Цициановым.

Вскоре Цицианова предательски убивает брат хана при переговорах о сдаче Баку. Голову русского военачальника отсылают шаху в Персию. Но и при преемниках Цицианова — Гудовиче, Тормасове, Паулуччи карьера Котляревского идет вверх. В 1807 году он подполковник, в 1808 — полковник. В 1810 ему поручают всего с одним батальоном занять неприступную крепость Мегри, на берегу Аракса, на границе с Персией современного армянского Зангезура. Пройдя недоступными горными тропами, Котляревский ошеломительным, почти бескровным налётом занимает укрепления Мегри, которые русские теперь смогут оборонять даже с небольшим гарнизонам. Выдвинутая к Мегри персидская армия Ахмет-Хана, сопровождаемая английскими офицерами, вскоре убедилась, что против Мегри в руках русских она бессильна, и начала эвакуацию на персидскую сторону Аракса. И вот, когда персидская конница переправилась, Котляревский с отрядом в 500 человек идет в штыковую атаку на персидскую пехоту, за час уничтожая несколько тысяч противников. За победу при Мегри он получает своего первого Георгия — 4-й степени и золотую шпагу «За храбрость». Однако впервые в жизни после новой раны Котляревский ощущает расстройство в здоровье и просит об отпуске.

Отпуск, впрочем, получается недолгим. В декабре 1810 Паулуччи, вдохновленный успехом при Мегри, решается поручить Котляревскому взятие крепости Ахалкалаки. Эта крепость была центральным пунктом, связывавшим турецкую и персидскую армии в их попытках вести совместные действия против России. В 1808 году Гудович пытался штурмовать её, но потерпел сокрушительное поражение. Егеря Котляревского, снаряженные складными лестницами, прошли среди лютой зимы горными тропами, где не летали даже птицы, и среди ночи 8 декабря обрушились на не ожидавших атаки турок. За полтора часа крепость была взята.

За Ахалкалаки Котляревский в 29 лет получает чин генерал-майора. А в 1811 году, преградив сколь военными маневрами, столь и искусной дипломатией дорогу Аббас-Мирзе в Карабах, исправив последствия катастрофы разгромленного персами отряда майора Джино, Пётр Степанович был удостоен ордена Святой Анны 1-й степени и пенсиона в 1200 рублей.

И вот наступил 1812 год, славный для русского оружия не только в центре России, но и на Кавказе. Русские силы в этом крае оказались в исключительно опасном положении. Перехватив роль «лучших друзей Персии» у французов, англичане пичкали Тегеран деньгами, оружием, военными инструкторами, лишь бы навредить России. В марте 1812 года английский посол в Тегеране подписал с Персией договор об антироссийском союзе. В июне 1812 в Персию прибыл генерал Малькольм с 350 британскими офицерами и унтер-офицерами для подготовки персидской армии против России. Шаху доставили 30 тысяч ружей, 12 пушек, сукно для мундиров. Британия обязалась выдавать Персии денежные субсидии. С началом войны с Наполеоном британцы формально перешли в положение друзей России. На деле же британские агенты продолжили попытки воспользоваться трудностями России, чтобы вытолкнуть её из Закавказья. При армии Аббас-Мирзы осталась часть британских офицеров, а на переговорах с русскими вместо дипломатов шаха почему-то появлялись англичане, причем с самыми решительными провокативными требованиям.

Почти одновременно к русскому главнокомандующему Ртищеву пришли известия, что Москва, спалённая пожаром, французу отдана, что взбунтованные грузинским царевичем Александром горцы перехватили военно-грузинскую дорогу, а значит не будет не то что подкреплений — даже писем. Бунтовщики приближались к Тифлису, и отчаянные лезгины уже «джигитовали у Авлабара» (тифлисского предместья). Наконец, стало известно, что большая армия Аббас-Мирзы заняла союзное России Талышское княжество на берегу Каспия, и английские инженеры построили там крепость Ленкорань, а теперь Аббас подошел к Араксу, угрожая вторгнуться на контролируемые Россией земли. Ртищев в такой отчаянной ситуации решил потянуть время переговорами, однако с подачи английских советников Аббас-Мирза сразу взял на них агрессивный тон, требуя от России уступки всего, занятого ею с 1800 года, включая Грузию.

Иную стратегию отстаивал Котляревский, предлагавший перейти Аракс и разбить персов. Дело дошло до публичной размолвки Ртищева и Котляревского, молодой генерал даже пригрозил отставкой. В этот момент он поражал всех своей решительностью: скажем, узнав о неуважении, проявленном карабахским ханом к России и её союзникам, он прискакал в сопровождении лишь одного казака на ханский двор и, угрожая правителю плеткой, заставил того просить прощения и полностью подчиниться русской власти. Созревание мятежа в русском тылу было пресечено на корню.

Ртищев уехал в Тифлис, взяв с Котляревского обязательство не переходить Аракс. Однако Пётр Степанович его почти сразу нарушил. Он послал Аббас-Мирзе провоцирующее послание. Тот, угрожая русским, перешел Аракс, потом, одумавшись, эвакуировался обратно. И тогда Котляревский, получив желанный предлог, решился действовать. Он отправляет Ртищеву письмо, в котором сообщает о намерении разбить Аббас-Мирзу и, тем самым, расстроить все его замыслы: «Сколько ни отважным кажется предприятие моё, но польза, честь и слава от меня того требуют, и я надеюсь на помощь Бога, всегда поборающего российскому оружию, и на храбрость вверенного мне отряда, что если останусь жив, неприятель будет разбит».

Котляревский объявляет по своему отряду «легкий поход», когда солдаты без шинелей берут с собой сухарей на 3 дня и 40 патронов вместо 60, и переправляется через Аракс, предварив предприятие краткой и выразительной речью: «Братцы! Нам должно идти за Аракс и разбить персиян. Их на одного десять, но каждый из вас стоит десяти, а чем более врагов, тем славнее победа. Идём, братцы, и разобьём!»

Утром 19 октября 1812 года приближающихся русских обнаружил английский капитан Линдсей, не сразу даже осознавший, что это противник. Ещё менее верил в вероятность русского нападения сам Аббас-Мирза. Увидев подходящую татарскую вспомогательную конницу Котляревского, он бросил английскому офицеру фразу: «Это какой-то татарский хан едет ко мне». Когда англичанин обратил внимание сына шаха, что это все-таки русские, тот презрительно процедил: «Поросята сами лезут на нож». У Аббас-Мирзы были определённые основания для презрения: его армия насчитывала по разным подсчетам от 15 до 30 тысяч человек, то есть превышала силы Котляревского, имевшего 2221 человек, примерно в десять раз. Русские заняли господствующую высоту, отрезая Аббас-Мирзе пути отхода, и ударили с неё в штыки. Русским достался персидский лагерь и легкая артиллерия.

Аббас-Мирза укрепился в Асландузе, и той же ночью Котляревский повел свой отряд в новую атаку. Отдан был приказ не брать пленных, кроме самого шахского наследника. В полной тишине русские выдвинулись к персидским укреплениям, а потом с криком «Ура» ударили в штыки с трёх сторон. Среди персов начались хаос и паника, часть их укрылась в укреплении на холме, другие, решив, что там русские, атаковали их и многих перебили. Когда подоспели русские, они перебили оставшихся. Английский майор Кристи, командовавший персидской артиллерией, был ранен в шею, половина его батальона погибла, пытаясь вытащить его с поля боя. Утром майора нашли русские, но он ударил ножом офицера, пытавшегося помочь ему встать, и был в итоге застрелен русским казаком. Только Аббас-Мирза по счастливой случайности успел бежать в Табриз.

В качестве трофеев русским достались 12 английских пушек, включая одну, имевшую надпись: «От Короля над Королями Шаху над Шахами, в дар», в плен попали несколько британских унтер-офицеров. На поле боя осталось убитыми 9 тысяч персов. Котляревский велел написать в донесении, что их погибло полторы тысячи, прибавив, что если сообщить истинное число — всё равно не поверят.

Асландузское сражение, произошедшее тогда, когда никто на далёкой окраине ещё не знал об оставлении Москвы Наполеоном, бесповоротно разрешило кавказский кризис. Персы и англичане потеряли всякую надежду выдавить Россию из Закавказья, мятежи пошли на убыль. Котляревский получил в награду чин генерал-лейтенанта и Святого Георгия 3 класса. Однако сам герой полагал, что дело не сделано, пока в руках персов находится Ленкорань, запиравшая дорогу вдоль Каспия вглубь Персии.

Взяв с собой отряд в 1761 человека, Котляревский совершил марш через солончаковые Муганские степи и подошёл к крепости, имевшей гарнизон в 4000 человек. Британцы постарались над сооружением форта на совесть: высокие каменные стены, глубокие земляные траншеи, угловые бастионы. При соотношении сил 1 к 2,5 Ленкорань казалась неприступной. Котляревский обратился к талышам, выступая в качестве освободителя: «Слово русское не есть слово персидское: русский не знает коварства и не имеет никакой нужды в обманах», и те оставили сторону персов.

Генерал дважды предложил сдаться гарнизону Ленкорани, подчеркивая, что перед победителями при Асландузе у персов нет ни малейших шансов, однако командир гарнизона Садых-хан был персом старой закалки и поклялся умереть, но не сдаться (и свое обещание исполнил).

Тогда 30 декабря Котляревский обнародовал приказ о штурме. «Решаясь приступить к сему последнему средству, даю знать о том войскам и считаю нужным предварить всех офицеров и солдат, что отступления не будет. Нам должно или взять крепость, или всем умереть, за тем мы сюда присланы. Я предлагал два раза неприятелю сдачу крепости, но он упорствует. Так докажем же ему, храбрые солдаты, что русскому штыку ничто противиться не может. Не такие крепости брали русские и не у таких неприятелей, как персияне; сии против тех ничего не значат».

31 декабря 1812 года под страшным персидским огнем три колонны штурмующих бросились в ров, а затем попытались атаковать стены. Что произошло дальше, описал сам Котляревский в письме журналу «Русский Инвалид», где его неосторожно назвали «не хотевшим умерить порыва личной храбрости»:

«Сказать о генерале «не хотевший умерить порыва личной храбрости» всё равно как и сказать «неумевший», а сие то же, что и неумевший управлять собою, и, следовательно, неспособный командовать другими; ибо такой генерал безрассудной храбростью может увлечь в погибель войска ему вверенные… — возмущался Котляревский, — Командующий генерал не должен находиться лично на штурме, и ежели б я был только нехотевший умерить порыва личной храбрости, то справедливо заслужил бы название дерзкого храбреца. Необыкновенный штурм не мог бы кончиться успехом при соблюдении обычных правил.

Происходило так: пред наступлением штурма, когда устроились колонны, я был в каждой из них, сказал всё, что мог и как умел к воспламенению духа; объявил, что отступления не будет, и что нам должно взять крепость или умереть, видел готовность на сие и, приказав выступить в пять часов, остался на ближней батарее. Жесточайший огонь, довольно долго продолжавшийся, показал упорство защиты, но я всё надеялся, что храбрость преодолеет, когда получил рапорт, что командовавший колонною Полковник Ушаков убит, многие офицеры так же убиты, и колонна остановилась во рве неподвижно. Тут уж не время было оставаться мне зрителем ужаса и соблюдать правила для того, чтобы взять крепость. Я пошёл, принял лично команду над первою колонною, и едва успел воспламенить дух и увидеть храбрых гренадер, полетевших на лестнице, как поражен был тремя пулями, из коих одною в голову, но дело было сделано: храбрейшие из храбрых водрузили знамя победы на стенах Ленкорана».

Спустившийся в ров Котляревский был немедленно ранен в ногу. Придерживая рукой окровавленное колено, он указал на стену. Солдаты двинулись вперёд, и в этот момент в генерала попали еще две пули. Одна вошла в правую часть головы, раздробила челюсть, выбила глаз, и полководец пал сражённый на гору трупов. Однако увиденная солдатами его гибель не деморализовала их, а напротив, ожесточила — они овладели стенами, открыли с них артиллерийский огонь. Весь персидский гарнизон был перебит, но и потери русских были ужасающими — 16 офицеров и 325 нижних чинов убитыми. Так много войск Котляревский никогда не терял.

Никто не ожидал, что отысканный среди трупов генерал, почитавшийся убитым, придёт в себя. По легенде он сказал: «Я умер, но всё слышу, и уже догадался о победе вашей». Изуродованному Котляревскому доставало сил распоряжаться обратной дорогой и отписать реляцию Ртищеву, в которой были такие слова: «Я сам получил три раны, и благодарю Бога, благословившего запечатлеть успех дела сего собственною моей кровью. Надеюсь, что сей же самый успех облегчит страдания мои». Взятие Ленкорани сломило волю персов, бывшие союзниками России в Европе англичане больше не могли поддерживать в Азии дипломатическую двусмысленность, а потому вскоре был заключен Гюлистанский мир, по которому Персия полностью признала приобретения России в Грузии и Азербайджане. Этот мир был заслугой именно Котляревского.

Однако состояние генерала было ужасающим. У него были разрушены правая скула, челюсть, часть височной кости. Он потерял правый глаз, раздробленные куски костей со страшными мучениями выходили через правое ухо или впивались в мозг. Было очевидно, что вернуться к службе он не сможет, хотя первое время генерал не терял надежду излечиться. За свой подвиг он был удостоен Георгия II класса, а также получил отпуск для излечения с полным сохранением жалования.

Полковой доктор, как мог, облегчал его страдания и доступными тогдашней медицине методами извлекал кости. Благодарный Котляревский назначил этому врачу (имя его, к сожалению, нигде не упоминается) пожизненную пенсию и выплачивал её 39 лет, до последнего дня своей жизни, даже когда сам терпел нужду.

В качестве «последнего средства» к исцелению виделись кавказские минеральные воды, к коим и просил отпустить Котляревского Ртищев. Долгое лечение водами позволило немного стабилизировать состояние страдальца, но не более того. Он не мог находиться на улице большую часть года, холод причинял его обнаженному мозгу невыносимые страдания, поэтому дышать свежим воздухом он мог только летом. Правую сторону его лица перекосило, глаз отсутствовал. Однако никто не слышал от него никаких жалоб. Лишь в письмах ближайшему другу Воронцову время от времени он меланхолично замечал: «Руки мои от слабости чрезвычайно трясутся».

Котляревский покупает себе небольшое имение Александрово под Бахмутом (ныне Донецкая область), где селится вместе с раненым при Асландузе соратником майором Шультеном. Построив на свои средства храм, он приглашает служить в нём своего отца-священника. Генерал даже предпринимает попытку жениться на дочери своего друга майора Енохина. Но его брак стал новой трагедией — жена и ребенок умирают родами.

Тем не менее, Котляревский не сдается. Его образ «живого трупа» — не более чем романтическая литературная выдумка. На деле он занимается хозяйством, в частности разводит мериносов, постоянно ходатайствует за своих бывших солдат и ветеранов былых войн, много читает, ведёт интенсивную переписку, отправляет полемические заметки в журналы, дающие ошибочные сведения о его походах. В 1835 году из под его пера выходит чеканная формулировка:

«Подвиги во славу Отечества должны оцениваться по достоинствам их, а не по частям света, в коих проходили. Кровь русская, пролитая в Азии, на берегах Аракса и Каспия не менее драгоценна, чем пролитая в Европе, на берегах Москвы и Сены, а пули галлов и персов причиняют одинаковые страдания».

Не правда ли — меньше всего ждёшь от «живого мертвеца» таких блистательных риторических формул? Но принять волю царя и возглавить русские войска в новой войне с Персией он всё-таки не может, слишком сильны страдания, и невозможно находиться на улице.

Значительные улучшения происходят в состоянии Котляревского после 1837 года, когда он покупает себе в Крыму, возле Феодосии, мызу «Добрый Приют». Крымский климат оказывается для него целебен, он может находиться на улице круглый год, дружится с живущим в Феодосии молодым художником Айвазовским. Впрочем свои улучшения Котляревский приписывает не столько перемене климата, сколько чрезвычайно модной в этот период гомеопатии. Он даже спорит по этому предмету с трезвомыслящим другом Воронцовым: «Доведённый лечением аллопатов до гроба и, можно сказать, приговоренный ими к смерти, бросив их и принявшись за гомеопатию — я воскрес, и, избавясь от всех страданий болезненных и истязаний аллопатических, живу новую жизнью без мучений 13 лет».

Котляревский готов признать целебную силу крымского климата, но, все-таки, верит в силу «благодетельных крупинок», исцеляющих его от всех болезней (пишет он это за год до смерти, в 1850 году). Вполне можно допустить, что в виду бессилия тогдашней медицины всерьёз помочь Котляревскому именно отказ от её вмешательств, а не гомеопатия, послужил улучшению его самочувствия и облегчению боли.

У Котляревского наблюдались характерные черты перелома височной кости с ушным кровотечением, выраженный парез лицевого нерва, очаговые симптомы, связанные с поражением коры височной доли — прежде всего, шум в ушах и судороги конечностей. Однако большинство признаков очагового симптома отсутствует — генерал понимал речь, у него не было серьёзных нарушений памяти, его пораженный болезненными ощущениями мозг функционировал отменно, да и в целом его организм работал на зависть многим. Если судорожные руки иной раз отказывались держать перо, то ходил генерал на своих многажды простреленных ногах с такой скоростью и четкостью, что никто из родственников обычно за ним не успевал.

В последние годы жизни Котляревский жаловался на выраженные неврологические боли в голове: «При малом шуме или громком разговоре нескольких особ она как будто раздувается, в ней происходит необыкновенный гул, которого описать нельзя, и я делаюсь как бы ошеломленным, а если и доходит сколько-нибудь до слуха, то почти не понимающим». Однако такие признания Котляревский делает в мае 1851 незадолго до смерти, причем описывает эти симптомы как новые, а значит в предыдущие сорок лет они не были так очевидно выражены.

Петр Степанович скончался в 69 лет, то есть возрасте, который и сейчас превышает среднюю продолжительность жизни у мужчин в России. Умирал он в здравом уме и твёрдой памяти, более всего переживая о том, что не успевает обвенчаться со своей двоюродной племянницей и, тем самым, обеспечить ей право на генеральскую пенсию. Его последним документом оказалось педантично написанное завещание, в котором он указывает, кому из двоюродных племянников и в каких случаях надлежит оказывать помощь из его наследства, и велит главным наследником сделать того, кто «одарен талантами, коими более других мог бы послужить Отечеству». 21 октября 1851 года в 11 часов ночи он поднялся с кровати, велел посадить себя на кресло и скончался. Его похоронили в саду имения, а его друг Айвазовский начал сооружать над могилой часовню-мавзолей. В советский период и часовня, и могила были утрачены, теперь на этом месте санаторий Минобороны России, но могилу Котляревского ещё только предстоит найти (и, если она будет найдена, исследовать его череп, больше узнав о его ранениях).

Неимоверные страдания, делавшие невозможным продолжение военной службы, не сломили ни духа, ни разума, ни воли к жизни генерала Котляревского. Он не «похоронил себя заживо», но остался человеком ума и действия, примером исключительной жизнестойкости даже при превосходящих воображение боевых травмах.

Котляревский был навечно зачислен в списки Грузинского гренадерского полка, над которым был шефом. До 1918 года на ежевечерней перекличке фельдфебель первой роты первого батальона выкликал: «Генерал от инфантерии Петр Степанович Котляревский». Правофланговый рядовой отвечал: «Умер в 1851 году геройской смертью от сорока ран, полученных им в сражениях за Царя и Отечество!»

Источник: https://ihospital.ru/media/kavkazskij_suvorov_40_ran_generala_petra_kotljarevskogo/103/